ИВАН НИКОЛАЕВИЧ КРАМСКОЙ

"Художник - это пророк, открывающий истину людям своими творениями."

/Крамской/

Ива́н Никола́евич Крамско́й (27 мая [ 8 июня ] 1837, Острогожск — 24 марта [5 апреля] 1887, Санкт-Петербург) — русский живописец и рисовальщик, мастер жанровой, исторической и портретной живописи; художественный критик.

Крамской родился 27 мая (8 июня по новому стилю) 1837 года в городе Острогожске Воронежской губернии, в семье писаря.

После окончания острогожского уездного училища Крамской был писарем в острогожской думе. С 1853 года стал ретушировать фотографии. Земляк Крамского М. Б. Тулинов в несколько приёмов обучил его «доводить акварелью и ретушью фотографические портреты», затем будущий художник работал у харьковского фотографа Я. П. Данилевского. В 1856 году И. К. Крамской приехал в Петербург, где занимался ретушированием известной в то время фотографии Александровского.

В 1857 году Крамской поступил в Санкт-Петербургскую Академию художеств учеником профессора Маркова.

В 1863 году Академия художеств присудила ему малую золотую медаль за картину «Моисей источает воду из скалы». До окончания учебы в Академии оставалось написать программу на большую медаль и получить заграничное пенсионерство. Совет Академии предложил ученикам на конкурс тему из скандинавских саг «Пир в Валгалле». Все четырнадцать выпускников отказались от разработки данной темы, и подали прошение о том, чтобы им позволили каждому выбрать тему, по своему желанию. Последующие события вошли в историю русского искусства как «Бунт четырнадцати». Совет Академии им отказал, а профессор Тон отметил: «Если бы это случилось прежде, то всех бы вас в солдаты!» 9 ноября 1863 года Крамской от лица товарищей заявил совету, что они, «не смея думать об изменении академических постановлений, покорнейше просят совет освободить их от участия в конкурсе». В числе этих четырнадцати художников были: И. Н. Крамской, Б. Б. Вениг, Н. Д. Дмитриев-Оренбургский, А. Д. Литовченко, А. И. Корзухин, Н. С. Шустов, А. И. Морозов, К. Е. Маковский, Ф. С. Журавлёв, К. В. Лемох, А. К. Григорьев, М. И. Песков, В. П. Крейтан и Н. В. Петров. Ушедшие из Академии художники образовали «Петербургскую артель художников», просуществовавшую до 1871 года.

В 1865 году Марков пригласил его в помощники по расписыванию купола храма Христа Спасителя в Москве. Из-за болезни Маркова, всю главную роспись купола сделал Крамской, вместе с художниками Венигом и Кошелевым.

В 1863—1868 годах он преподавал в школе рисования общества поддержки прикладного искусства. В 1869 году Крамской получил звание академика.

В 1870 году образовалось «Товарищество передвижных художественных выставок», одним из основных организаторов и идеологов которого был Крамской. Под влиянием идей русских демократов-революционеров Крамской отстаивал взгляд о высокой общественной роли художника, принципов реализма, моральной сущности и национальности искусства.

Иван Николаевич Крамской создал ряд портретов выдающихся русских писателей, артистов и общественных деятелей ( И. И. Шишкин,  1873; Павел Михайлович Третьяков, 1876; — все находятся в  Третьяковской галерее; портрет С. П. Боткина (1880)  —  Государственный Русский музей, Санкт-Петербург).

Одна из известнейших работ Крамского — «Христос в пустыне» (1872, Третьяковская галерея).

Продолжатель гуманистических традиций Александра Иванова, Крамской создал религиозный перелом в морально-философском мышлении. Он придал драматическим переживаниям Иисуса Христа глубоко психологическую жизненную интерпретацию (идея героического самопожертвования). Влияние идеологии заметно в портретах и тематических картинах — «Н. А. Некрасов в период „Последних песен“», 1877—1878; «Неизвестная», 1883; «Неутешное горе», 1884 — все в Третьяковской галерее.

Демократическая ориентировка работ Крамского, его критические проницательные суждения об искусстве, и настойчивые исследования объективных критерий оценок особенностей искусства и их влияния на него, развило демократическое искусство и мировоззрение на искусство в России в последней трети XIX века.

ХУДОЖНИК -ГРАЖДАНИН

Передвижники стремились глубже узнать жизнь наро­да, которому горячо сочувство­вали, проникнуть в крестьян­скую психологию, познать на­родную душу. Они пристально вглядываются в лица крестьян, пишут множество этюдов, кар­тин с изображением деревенских жителей. Русское искусство обо­гащается серией замечательных крестьянских образов, среди ко­торых «Полесовщик» (1874) и «Мина Моисеев» (1882), создан­ные Крамским.

Два разных народных типа: один полон внутренней силы, энергии, достоинства, другой - хитроватый, острый, все подме­чающий. Это живые характеры, умные, интересные. Люди, до­стойные иной, лучшей доли. Та­кими увидел их художник. Крес­тьянские образы Крамского на­ряду с образами Перова и дру­гих передвижников явились но­вым словом, сказанным в живо­писи о русском народе.

В портретном искусстве Крам­ской всегда шел по пути рас­крытия внутреннего облика портретируемого, психологии ха­рактера.

Портрет Л. Н. Толстого, соз­данный по заказу П. М. Третья­кова,— шедевр русской порт­ретной живописи. Художник сумел почувствовать и передать главное в образе гения русской литературы. Перед нами вели­кий мыслитель в скромной ра­бочей блузе. Поза спокойная, привычная. Чуть упрямый на­клон головы, высокий лоб фило­софа, напряженный взгляд, слег­ка сдвинутые брови. Толстой Крамского велик в своей прос­тоте. Облик его создан с необы­чайной убедительностью. Стасов писал в очередном художест­венном обзоре:

«Теперь портре­ты. Конечно, здесь нынче во гла­ве всех — г. Крамской... Начи­ная с портрета графа Льва Толс­того, начинается поворот в иную сторону, и портреты Крамского получают, даже по колориту, необыкновенное значение».

Чрезвычайно выразителен и трагичен другой портрет, точнее, портрет-картина «Некрасов в период «Последних песен» (1877), написанный художником у постели умирающего поэта. Крамской открывает нам силу духа «певца гражданской скор­би», до последнего мгновения служившего своему обездолен­ному народу. Задумчивый взгляд Некрасова, выразительность по­зы, удачное композиционное решение всей картины, активно звучащий белый цвет — все слу­жит единой художественной за­даче: созданию цельного, про­никновенного образа поэта-граж­данина.

Иначе решает Крамской образ писателя-демократа М. Е. Сал­тыкова-Щедрина (1879). По­строение портрета просто и ла­конично. Умный, как бы всепро­никающий взгляд строгих глаз этого принципиального, сурово­го человека обращен и на зри­теля, и словно бы в глубь себя. Перед нами человек, который не мог равнодушно проходить мимо социальной несправедли­вости, царящей в России.

Пластические характеристи­ки Крамского разнообразны и глубоки. Думается, мастеру не случайно всегда больше удава­лись портреты лучших представителей российской интеллиген­ции, живущих мыслью о России, о судьбе родного народа, спра­ведливости, добре, гражданском долге.

Иван Николаевич Крамской сам принадлежал к этой передовой интеллигенции. Раздумья о задачах, стоящих перед рус­ским художником, ни на мину­ту не покидали его. Порой жиз­ненная цель казалась ясной, по­рой мысль заходила в тупик, и он мучительно искал правиль­ное решение.

«Есть один момент в жизни каждого человека, когда на не­го находит раздумье, пойти ли направо или налево, взять ли за господа бога рубль или не усту­пать ни шагу злу... И вот у ме­ня является страшная потреб­ность рассказать другим то, что я думаю» — так писал Крам­ской по поводу полотна «Хрис­тос в пустыне» — своей про­граммной вещи, созданной в 1872 году и выставленной на II Передвижной выставке. Что же заставило знаменитого порт­ретиста обратиться к традицион­ному евангельскому сюжету и писать его, по собственному вы­ражению Крамского, «слезами и кровью»?

На картине Христос изображен в тот момент, когда он прини­мает решение стать на путь праведника. Он сидит, погру­женный в глубокие раздумья. Не случайно современникам, ви­девшим картину, приходило на ум: а может, это и не Христос вовсе, а обычный человек заду­мался, выбирая жизненный путь, преодолевая свои слабости во имя высокого нравственного идеала? Подобная мысль ока­залась особенно близкой прог­рессивно настроенной русской интеллигенции 70-х годов, ви­девшей цель жизни в служении народу и отказе от личного бла­гополучия. Сам художник в письме к писателю В. М. Гаршину писал:

«Итак, это не Хрис­тос. То есть я не знаю, кто это. Это есть выражение моих лич­ных мыслей. Какой момент? Пе­реходный».

Демократическая направлен­ность картины, позиция автора были очевидны для современ­ников. Гаршин ответил Крам­скому, что его поразило в кар­тине «выражение громадной нравственной силы, ненависти ко злу, совершенной решимости бороться с ним». И. А. Гонча­ров, глядя на фигуру Христа, был буквально потрясен «внут­ренней, нечеловеческой работой над своей мыслью и волей - в борьбе сил духа и плоти и, наконец, в добытом и готовом одолении»... Демократы при­ветствовали художника, реак­ционеры были возмущены.

Крамской же продолжал на­пряженно работать. Спустя все­го три месяца после того, как была закончена картина «Хрис­тос в пустыне», он писал худож­нику Ф. А. Васильеву о вновь задуманном полотне «Хохот». В нем Крамской мечтал как бы продолжить мысль о трагично­сти судьбы человека, посвятив­шего жизнь поискам истины. «Хохот» был замыслен как мо­нументальное произведение. Крамской делал эскиз за эски­зом и сам же отвергал их. Писал очень медленно, никому не по­казывая полотно. Требования автора к себе все возрастали. Он стремился в этом произве­дении к совершенству, хотел ответить на важнейшие воп­росы современности. Но работа не давалась. Художник откла­дывал ее на время, писал дру­гие картины, портреты.

ЛЮБОВЬ ХУДОЖНИКА

Встречают по одёжке, провожают по уму, нередко говорят о первых впечатлениях при знакомстве. Иногда в качестве такой «одёжки» выступает репутация, которая заранее настраивает нас на хорошее или плохое отношение к человеку. Из-за любви к женатому мужчине про Софью Прохорову с пренебрежением говорили, что она женщина с «прошлым». И только художник Иван Крамской сумел разглядеть в ней скромную и наивную девушку с прекрасным внутренним миром.

Юная Софья отличалась удивительными простотой и доверчивостью. Она влюбилась в художника Попова, который бросил её, как только раскрылось, что он уже женат. Жизнь бедной Софьи оказалась сломана. Молодой и красивой девушке не верили, что она стала жертвой обмана, знакомые насмехались над ней, а другие женщины смотрели на неё свысока. Софья уже была готова смириться со своей судьбой, когда неожиданно встретилась с Иваном Крамским.

Иван, студент Академии художеств, был высоким худым мужчиной. Его внимательные глаза поразили Софью – казалось, они проникали в самую её душу, узнав все сокровенные тайны. А светлый взгляд девушки привлёк Ивана. Он не мог себе представить, что это прекрасное существо, похожее на ангела, способно на поступки, которые ей приписывали сплетницы. И Крамской оказался прав.

Он очень долго присматривался к Софье и заметил, что она ведёт себя гораздо скромнее других женщин, которые гордятся своей незапятнанной репутацией. Девушка никогда не кокетничала, не выставляла напоказ свою красоту и не напрашивалась на комплименты. Иван чувствовал себя с ней намного лучше, чем с другими дамами, которые во всём искали выгоду для себя.

Как-то раз Софья обмолвилась, что готова полностью посвятить себя единственному мужчине и его интересам, заботиться о его детях и помогать в делах. Но разве найдётся человек, который возьмёт в жёны опозоренную девушку? Тогда Иван не выдержал и ответил Софье, что найдётся. А через несколько дней после этого разговора он сделал ей предложение руки и сердца.

Родственники и знакомые отговаривали Крамского от этого брака. Они утверждали, что он очернит себя такой связью. Но Иван был непреклонен. В 1862 году они с Софьей повенчались, и для них начались тихие дни счастья…

В 80-е годы он создал немало выразительных женских обра­зов, к которым прежде избегал обращаться. Наиболее интерес­ными картинами тех лет стали портрет С. И. Крамской (1882), «Неизвестная» (1883) и «Не­утешное горе» (1884).

В портрете С. И. Крамской изящная фигура девушки, до­чери художника, запечатлена в легком полуобороте. Поза ес­тественна и грациозна. Нежные полутона картины прекрасно подчеркивают обаяние юности. Что касается второго портре­та — «Неизвестной», до сих порне знают, с кого он писан, хотя по поводу модели было много предположений. Собственно, о данной работе и нельзя говорить только как о портрете конкрет­ного лица. Это скорее портрет-картина, представление худож­ника об идеальной красоте. Образ надменной красавицы, безуслов­но, нравился Крамскому, но, будучи человеком наблюдатель­ным, тонким психологом, он невольно передал и душевную пустоту своей модели, ее мнимую значительность. Отсюда слож­ность звучания образа «Неиз­вестной», созданного рукой боль­шого мастера.

Крамские прожили вместе 25 лет. Софья, как и обещала, действительно всегда была рядом с мужем. Она родила шестерых детей, хлопотала по хозяйству и вместе с этим успевала заниматься Петербургской артелью художников, которую Иван организовал для бедствующих коллег. Добрейшая Софья Николаевна, как называли её друзья Крамского, не только обустраивала быт артельщиков, но и улаживала их споры. Иван не раз признавал, что без неё он бы никогда не справился, а его знакомые с улыбкой вспоминали «артельный» самовар, который всегда кипел благодаря Софье. Чувствуя, как среди вспыльчивых мужчин нарастает напряжение, она сразу приглашала их выпить чаю, и внезапно оказывалось, что во время мирной беседы решить проблему намного легче, чем во время ссоры.

Жена стала для Крамского не только помощницей, но и советчицей в его творческих делах. «Молись за меня», – просил Иван, прежде чем приступить к ответственному заказу. «Если она говорит мне что-нибудь относительно моих работ, я беспрекословно подчиняюсь», – писал он друзьям.

«Неутешное горе» родилось из личной боли, из семейных пе­реживаний Крамских в связи с кончиной сына. Мать, скорбя­щая об умершем ребенке, напи­сана с Софьи Николаевны, жены художника. Художник-реалист шел в своей работе от частного к общечеловеческому. Потому картина и останавливает зрите­ля, заставляет его сопереживать, вызывает сострадание и надолго остается в памяти. «Это не кар­тина, а точно живая действи­тельность»,— говорил о «Не­утешном горе» Репин.

В том же 1884 году появилось полотно «Крамской, пишущий портрет своей дочери». Здесь художник добивается подлин­ной цветовой гармонии. Однако картину отличают не только жи­вописные достоинства, она ин­тересна и как авторский «доку­мент», дающий представление об одном из моментов творчест­ва художника. Вот так он рабо­тал, собранно, напряженно, вни­мательно вглядывался в модель, желая точно передать особен­ности натуры, достичь полного сходства.

Софья не покинула художника, даже когда у него открылась тяжелая стенокардия, или, как тогда говорили, «грудная жаба». Семья стала утешением для умирающего Ивана, и его глаза светились любовью при каждом взгляде на близких. Когда ему становилось грустно, Крамской приходил к жене и детям. Рядом с ними его печальные мысли отступали, и Иван радовался тому, что в молодости он поверил чистому и нежному сердцу Софьи, а не сплетням осуждающих её людей. Ведь именно благодаря этому выбору он обрёл большую и крепкую семью. А для многих современников эта счастливая семья стала примером того, какие обильные плоды дают чистота сердца и настоящее смирение даже оступившемуся однажды человеку.

Крамской   был   великим   тру­жеником. Он работал неустанно, до последнего мгновения своей недолгой жизни. Внезапная смерть настигла его, когда он писал портрет своего лечащего врача, доктора Раухфуса. Кисть, выскользнувшая из рук живо­писца, забрызгав холст, упала на пол. Так, 25 марта 1887 года умер у мольберта замечатель­ный художник, «стойкий и ре­шительный, пробивавший себе и другим пути в нетронутых целинах жизни и искусства, ув­лекающийся и увлекавший, чуткий ко всякому движению вперед и тонкий пониматель произведений ума и таланта на всевозможных поприщах, ...мас­тер, у которого училось целое поколение молодых дарований, считая его указания и одобрения выше наград академических». Так охарактеризовал Крамского бывший художественный кри­тик «Современника» и «Отечест­венных записок» П. Ковалев­ский.

И таким навсегда останется в нашей памяти Иван Николаевич Крамской — художник-граж­данин, художник «высокой це­ли», слитый, сплавленный со своей эпохой, великий труженик, блестящий мастер портрета, ко­торый он считал тончайшей ме­рой измерения высоты и движе­ния искусства, живая русская творческая душа...

И. НЕНАРОКОМОВА

КРАМСКОЙ ОБ ИСКУССТВЕ

Рисование и живопись с натуры, то есть упражнение в этюдах, мо­жет и должно наполнять все время занятий в школе. Выпускать уче­ника на самостоятельную дорогу не следует раньше, пока не будет им усвоено действительное знание про­порций человеческого тела, меха­ника его движений, словом, то, что теперь разумеют в Академии под словом «рисунок».

Из статьи «Судьбы русского искусства», декабрь 1877 г.

 

Рисунок в тесном смысле — черта, линия, внешний абрис, в на­стоящем же смысле это есть не толь­ко граница, но и та мера скульп­турной лепки форм, которая отве­чает действительности. Слишком углубленные впадины или излишне выдвинутые возвышенности суть погрешности против рисунка. Со­вершеннейший рисунок будет тот, в котором плоскости и уклонения форм верно поставлены друг к дру­гу, и величайший рисовальщик бу­дет тот, кто особенность всякой фор­мы передает столь полно, что зна­комый предмет узнается весь по одной части. Рисунок чаще дости­гает объективности, нежели крас­ка.

Из письма А. С. Суворину, 18 февраля 1885 г.

 

Говорят, например: «Поеду по­учусь технике». Господи, твоя воля! Они думают, что техника висит где-то, у кого-то на гвоздике в шкапу, и стоит только подсмотреть, где ключик, чтобы раздобыться техни­кой, что ее можно положить в кар­машек и, по мере надобности, взял да и вытащил. А того не поймут, что великие техники меньше всего об этом думали, что муку их состав­ляло вечное желание только (толь­ко!) передать ту сумму впечатлений, которая у каждого была своя осо­бенная. И когда это удавалось, ког­да на полотне добивались сходства с тем, что они видели умственным взглядом, техника выходила сама собой. Оттого-то ни один действи­тельно великий человек не был по­хож на другого, и оттого часто ху­дожник, не выезжавший ни разу за околицу своего города, производил вещи, через 300 лет поражающие.

Из письма В. В. Стасову, 19 июля 1876 г.

 

Точно я прав в самом деле, что мысль, и одна мысль создает тех­нику и возвышает ее. Оскудевает содержание, понижается и достоин­ство исполнения.

Из письма И. Е. Репину, 23 февраля 1874 г.