Особенности и достижения японской живописи

Специалисты уже давно обратили внимание на то, что ис­кусство живописи в странах Дальнего Востока генетически связано с искусством каллиграфии. В Японии, в частности, су­ществует понятие единства каллиграфических и живописных принципов. Соответственно в японской живописи, как и в китай­ской, издавна большую роль играет линия и распространены монохромные картины. Вместе стем влияние искусства кал­лиграфии на живопись Японии не следует преувеличивать. Характерно, например, что во времена японского средневековья довольно долго основным течением в живописи было суйбокуга. Произведения в стиле суйбокуга создавались тушью, при этом показывалась игра света и тени на предметах, но отсутство­вали контурные линии.

Развитию японской живописи способствовали контакты с континентом, откуда в начале VII века было позаимствовано искусство изготовления красок, бумаги и туши.

Большое значение для судеб японской живописи, равно как и скульптуры, имело распространение в стране буддизма, по­скольку потребности буддийской культовой практики создава­ли определенный спрос на произведения этих видов искусства. Так, с Х века с целью распространения среди верующих зна­ний о событиях буддийской священной истории в массовом по­рядке создавались так называемые эмакимоно (длинные го­ризонтальные свитки), на которых изображались сцены из буд­дийской священной истории или из связанных с нею притч.

Японская живопись в VII веке была весьма еще проста и безыскусна. Представления о ней дают росписи на ковчеге Та-мамуси из храма Хорюдзи, отображающие те же сцены, кото­рые воспроизводились на эмакимоно. Росписи выполнены крас­ной, зеленой и желтой краской на черном фоне. Некоторые росписи на стенах храмов, относящиеся к VII веку, имеют много общего с аналогичными росписями в Индии.

По мере дальнейшего распространения буддизма возник массовый спрос на культовые изображения. В связи с этим про­фессия художника стала очень распространенной, причем уже в VII веке среди мастеров, занятых созданием картин, разви­лась даже специализация: одни делали общий набросок ри­сунка, другие раскрашивали его, третьи обводили контуры.

Рисунки на полотнищах эмакимоно в VII—VIII веках име­ли весьма простой, близкий к символическому характер, изо­бражениям не хватало динамики. Однако с течением време­ни художественное качество рисунков эмакимоно возросло, и лучшие из них весьма выразительны и совершенны.

С VIII века в Японии начинается развитие жанровой и пейзажной живописи. До наших дней дошла ширма под услов­ным названием «Женщина с птичьими перьями». На ширме изображена женщина, стоящая под деревом, волосы и кимоно ее украшены перьями. Рисунок исполнен легкими, струящи­мися линиями.

Для буддийской живописи с IX века характерными являют­ся изображения мандалы, что на санскрите означает алтарь. При создании мандал использовались дорогостоящие материа­лы. Например, «Такао мандала», хранящаяся в монастыре Дзингодзи, написана золотом и серебром на плотном фиолето­вом шелке.

Своеобразным стимулом для развития японской живописи в IX веке явилось учение одной из махаянистских сект (мёо) о том, что для избавления мира от страданий и горестей необ­ходимо лишь . создать изображение бодисатвы определенного, но неизвестно какого вида. Творческое воображение художни­ков заработало вовсю. Примером такой картины является изо­бражение бодисатвы, сохраняющего государство, из храма Кон-гобудзи. На дошедшей до нас части этой картины передано стре­мительное движение охваченной пламенем фигуры божества.

Первоначально японские художники, отчасти в связи с ха­рактером тематики, над которой они преимущественно работа­ли (буддийская живопись), находились под сильным китайским влиянием: писали в китайском стиле, или стиле кара-э. Но со временем в противовес картинам в китайском стиле кара-э ста­ли появляться светские по тематике картины в японском сти­ле, или стиле ямато-э (живопись Ямато). В Х—XII веках стиль ямато-э стал господствующим в живописи, хотя произведения сугубо религиозного характера все еще писались в китайском стиле. В этот период получила распространение техника на­несения контуров рисунка мельчайшей золотой фольгой.

В XI—XII веках появилось много выдающихся по технике исполнения произведений чисто светской живописи, включая портретную. Многие художники-профессионалы создавали кар­тины только на светские темы, такие картины изображали и на складных ширмах и сёдзи (ставни).

Мы уже говорили о живописи на эмакимоно. Особенно боль­шое распространение эмакимоно получили с XII века, когда художники, создавая их, стали работать в японском националь­ном стиле ямато-э. Религиозное содержание живописи на эма­кимоно постепенно уступает место светским мотивам.Объекта­ми изображения тут могли уже стать события японской исто­рии, но трактуемые с точки зрения буддийской морали.

Одним из образцов исторической живописи эпохи Камакура является знаменитый свиток XIII века «Хэйдзи-моногатари», на котором запечатлено восстание, поднятое в 1159 г. главой крупного самурайского клана Еситомо Минамото. Как и миниа­тюры в древнерусских летописях, свитки, подобные «Хэйдзи-монбгатари», являются не только выдающимися памятника­ми искусства, но и историческими свидетельствами. Соединяя текст и изображение, они воспроизводили по горячим следам бурные события княжеских усобиц второй половины XII века, воспевали военные подвиги и высокие моральные качества вы­шедшего на арену истории нового военно-дворянского сосло­вия — самураев.

О художественных достоинствах исторических самурай­ских эмакимоно (свитков) указанного времени можно судить по фрагменту из «Хэйдзи-моногатари» с изображением одного из эпизодов войны — «Битвы у Рокухара». При яростном дина­мизме сцены и яркости ее художественного решения не уста­ешь удивляться степени проработанное™ отдельных деталей. А ведь это лишь один из фрагментов свитка! Выразительны лица захлебнувшегося в крике, атакующего всадника с огром­ным луком в руках и мечом на поясе и бегущего справа от него пехотинца. Отлично выписана черная лошадиная голова на пе­реднем плане. Более условны, почти как маски театра Но, на­пряженные лица самураев на заднем плане. Но и они поданы в броске, в движении. Развеваются красные ленты за шлемом бегущего слева воина с колчаном стрел за плечами, напряжен­но прижат к груди локоть его левой руки. Мастерство худож­ника в передаче движения, жеста не может не вызвать восхи­щения. И при этом — свободное владение всем многообрази­ем цветовых оттенков, профессиональная точность в воспроиз­ведении деталей самурайских доспехов, оружия, конской сбруи.

В отличие от индивидуальных портретов самурайских вое­начальников — сёгунов, фактических правителей страны, где поэтизируется внутренний мир самурая, здесь, в рассмотрен­ном фрагменте «Битвы у Рокухара», воспевается внешняя сто­рона «самурайства» — храбрость, натиск, агрессия, безжалост­ность к себе и к другим. Это противоречие самурайской эсте­тики и этики замечательно сформулировал живший в XVII ве­ке поэт М. Кёрай в одном из своих трехстиший — хокку:

Как же это, друзья?

Человек глядит на вишни в цвету —

А на поясе длинный меч.

(ПереводВ. Марковой)

Впрочем, противоречие ли это? Может быть, здесь, на но­вом уровне, воспроизводится извечная для японского духа и искусства гармония хаоса и космоса, красоты и беспорядка, кротости и жестокости, ярости и умиротворенности? Причем каждое из полярных качеств, свойств души и мира доводится художником до максимального напряжения и подобно тетиве натянутого лука. Да, воинам во всем мире — не в одной стране Восходящего Солнца — приходилось не только любоваться цветущей сакурой или хризантемой в монастырском саду, но и выполнять «черную работу» Истории — воевать, борясь за объ­единение страны, защищая ее от врагов. И высокий смысл искусства Камакура — времени расцвета бусидо и слияния его с философией дзэн — состоит в том, что оно воспевало очисти­тельную, всепоглощающую силу долга, исполняемого и перед лицом смерти.

Ярким свидетельством появления светских мотивов в живо­писи стало состоящее из четырех свитков известное эмакимоно «Тёдзю гига» — сцены из жизни животных, в том числе жи­вотных, подражающих людям. Это эмакимоно написано тушью. Выдающимся по экспрессивности и технике исполнения явля­ется относящееся к XIII веку эмакимоно «Ямай-но соси», изо­бражающее людей, пораженных различными болезнями. Рисун­ки на этих свитках проникнуты своеобразным юмором. Извест­но историческое эмакимоно «Повесть о монгольском нашест­вии». В период Муромати (1392—1578) соотношение между буддийской живописью, живописью в японском стиле и моно­хромной живописью решительно сдвигается в пользу последней. Но с течением времени в ней появляются контурные линии. В буддийской живописи также появляются новые формы. На­пример, выдающийся мастер монохромной живописи Као Нин-га писал сильными, грубыми мазками. Стиль известного ху­дожника Минтё, писавшего свитки на буддийские темы, представляет собой нечто среднее между традиционной буд­дийской живописью и монохромной живописью.

Величайшим художником периода Муромати является Сэссю (1420—1506), который создал свой собственный стиль. Ему принадлежит выдающееся произведение японской живо­писи «Длинный пейзажный свиток», датированное 1486 г., имеющее в длину 17 м при ширине 4 м. На свитке изображе­ны четыре времени года. Сэссю был отличный портретист, о чем свидетельствует написанный им портрет Масуда Канэтака.

В последние десятилетия периода Муромати происходит про­цесс интенсивной профессионализации живописи. В начале XVI века возникает знаменитая школа Кано, основанная Кано Масанобу (1434—1530), который заложил основы декоратив­ного направления в живописи. Одним из ранних произведе­ний жанровой живописи школы Кано является роспись худож­ником Хидэёри ширмы на тему «Любование кленами в Такао».

С конца XVI века основными формами живописи становят­ся стенопись, картины на складных ширмах. Произведения жи­вописи украшают дворцы аристократов, дома горожан, мона­стыри и храмы. Развивается стиль декоративных панно — да-ми-э. Такие панно писали сочными красками на золотой фольге.

Признаком высокого уровня развития живописи является существование в конце XVI века ряда живописных школ, в том числе Кано, Тоса, Ункоку, Сога, Хасэгава, Кайхо. Выдающие­ся картины, созданные в этот период, принадлежат не только известным живописцам, но и оставшимся безвестными масте­рам.

В течение XVII—XIX веков исчезает ряд некогда прослав­ленных школ, ноих место занимают новые, такие, как школа гравюры на дереве укиё-э, школы Маруяма-Сидзё, Нанга, ев­ропейской живописи, а также школа, ратовавшая за возрож­дение в живописи стиля ямато-э, т. е. старого японского стиля.

Центрами культуры и искусства позднего средневековья (оно затянулось в Японии практически до XIX века) становятся наряду с древними городами Нара и Киото новая столица Эдо (современный Токио), Осака, Нагасаки и др. Расцвет специфи­ческой городской культуры и сопутствующих видов искусства определил основное направление развития японского искус­ства в XVII—XIX веках. При этом подверглись изменению как формы «бытования» искусства, так и его общественная функция. Например, в архитектуре утратило свою ведущую роль культовое зодчество, зато была создана четкая отработан­ная форма жилого дома, имеющая не только практический, но и несомненный художественный смысл. Соответственно в живо­писи возросла роль декоративных интерьеров, росписей. Вы­сочайшего уровня достигла также гравюра на дереве, ставшая в XVIII—XIX веках главных видом японского искусства.

Вообще искусство эпохи Эдо (1615—1868) характеризует­ся особым демократизмом (потребителями его являются самые широкие круги горожан — третьего сословия) и сочетанием художественного и функционального. Примером такого сочета­ния является живопись на ширмах. Ширма — вещь, имеющая точное функциональное назначение в интерьере японского жи­лища, предмет быта. Одновременно это — картина, произведе­ние искусства, определяющее эмоциональный тонус жилища, предмет эстетического созерцания. Именно на парных ширмах написаны «Красные и белые цветы сливы» — самое значитель­ное и знаменитое из сохранившихся произведений великого художника Огата Корина (1658—1716), шедевр, по праву при­числяемый к лучшим созданиям не только японской, но и ми­ровой живописи. Одним из наиболее популярных жанров япон­ской мелкой пластики были нэцкэ. Происхождение их чисто практическое: поскольку традиционная одежда японцев не знает карманов, все необходимые мелкие предметы прикрепля­лись к поясу с помощью небольших брелоков — нэцкэ. Вместе с тем, сохранив свое функциональное назначение, нэцкэ пре­вратились в силу непреходящих эстетических потребностей на­рода в разновидность тонкой миниатюрной скульптуры.

В нэцке преломился художественный канон средневековья в сочетании с ренессансной раскованностью искусств вэпо­ху Эдо. Эти произведения миниатюрной пластики как бы сфо­кусировали в себе тысячелетия пластического опыта Японии:

от диковатых догу Дзёмона, ханива Поздних Курганов до ка­нонической культуры средневековья, каменных будд и живого дерева Энку. Из классического наследия заимствовали ма­стера нэцкэ богатство экспрессии, чувство меры, завершен­ность и точность композиции, совершенство деталей. Материал для нэцкэ был самым различным: дерево, слоновая кость, ме­талл, янтарь, лак, фарфор. Над каждой вещью (как прави­ло, не более 10 см в высоту) мастер трудился иногда целые годы. Тематикаих варьировалась безгранично: изображе­ния людей, животных, богов, исторических лиц, персонажей народных поверий. Расцвет этого чисто городского вида прикладного искусства приходится на вторую половину XVIII века.

Интересна судьба упомянутой выше гравюры на дереве — укиё-э. В свое время, в прошлом столетии, Европа, а затем и Россия именно через гравюру впервые познакомились с фено­меном японского искусства. Между тем в самой Японии гра­вюру на дереве первоначально вообще не считали искусством, таким, как живопись на ширмах или на свитках. Возникшая на стыке искусства и ремесла, японская гравюра действительно имела все признаки массовой культуры — тираж, доступность, дешевизну. Не случайно ее так и назвали — «укиё-э» (слово «укиё» означает в переводе «земное, мирское, обиходное»). Мастера укиё-э добивались максимальной простоты и доходчи­вости как в выборе сюжетов, так и в их воплощении. Сюжета­ми гравюр были в основном жанровые сценки из повседневной жизни города и его обитателей: торговцев, артистов, гейш.

Укиё-э, как особая художественная школа, выдвинула це­лый ряд первоклассных мастеров. Начальный этап в развитии сюжетной гравюры связан с именем Хисикава Моронобу (1618—1694). Первым мастером многоцветной гравюры был Судзуки Харунобу, творивший в середине XVIII века. Главные мотивы его творчества — лирические сцены с преимущественным вниманием не к действию, а к передаче чувств и настрое­ний: нежности, грусти, любви. Подобно древнему изыскан­ному искусству эпохи Хэйан, мастера укиё-э возрождали в но­вой городской среде своеобразный культ утонченной женской красоты, с той только разницей, что вместо гордых хэйанских аристократок героинями гравюр стали изящные гейши из уве­селительных кварталов Эдо. Художник Утамаро (1753—1806) представляет собой, может быть, уникальный в истории миро­вой живописи пример мастера, безраздельно посвятившего свое творчество изображению женщин — в разных жизненных об­стоятельствах, в разнообразных позах и туалетах. Одна из луч­ших его работ — «Гейша Осама» находится в Москве, в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Необыкновенно тонко передано художником единство жеста и настроения, ос­вещения и выражения лица.

Высочайшего уровня жанр японской гравюры достиг в творчестве Кацусика Хокусая (1760—1849). Ему свойственны не­известные ранее в японском искусстве полнота охвата жизни, интерес ко всем ее сторонам — от случайной уличной сцены до величественных явлений природы. Творческая судьба Хоку­сая необычна. Плодовитейший мастер, — ему принадлежит свыше 30 тысяч гравюр и рисунков, более 500 иллюстрирован­ных книг, — он обрел творческую индивидуальность лишь в преклонном возрасте, накопив за долгую жизнь великое множе­ство знаний, навыков, умений, достигнув подлинной мудрости в видении мира и человека. В возрасте 70 лет Хокусай создает свою самую знаменитую серию гравюр «36 видов Фудзи», за нею последовали серии «Мосты», «Большие цветы», «Путеше­ствия по водопадам страны», альбом «100 видов Фудзи». Каж­дая гравюра — ценный памятник живописного искусства, а серии в целом дают глубокую, своеобразную концепцию бытия, мироздания, места человека в нем, традиционную в лучшем смысле слова, т. е. укорененную в тысячелетней истории япон­ского художественного мышления, и совершенно новаторскую, временами дерзкую, по средствам исполнения.

«36 видов Фудзи», представляющие священную гору япон­цев в разные времена года и суток, при разном освещении, из различных мест страны — издалека, вблизи, с моря, сквозь за­росли бамбука, явились по существу первым в японском ис­кусстве образом родины, одновременно конкретным и обобщен­но-символическим. Творчество Хокусая достойно связывает многовековые художественные традиции Японии с современ­ными установками художественного творчества и его восприя­тия. Блистательно возродив пейзажный жанр, давший в сред­ние века такие шедевры, как «Зимний пейзаж» Сэссю, Хоку­сай вывел его из канона средневековья прямо в художествен­ную практику XIX—XX веков, оказав и оказывая влияние не только на французских импрессионистов и постимпрессиони­стов (Ван-Гога, Гогена, Матисса), но и на русских художников «Мира искусства» и другие, уже современные нам школы.

Искусство цветной гравюры укиё-э явилось в целом прекрас­ным итогом и, может быть, даже своеобразным завершением неповторимых путей японского изобразительного творчества.

Итак, мы познакомились с основными направлениями в ис­тории японского искусства. Вопреки распространенным суж­дениям, мы увидели, как органично связано развитие худо­жественной культуры Японии с развитием культуры Евразии, но в то же время узнали, какими самобытными и неожиданны­ми становились в руках японских мастеров заимствованные с континента — из Индии, Китая, Сибири — формы и сюжеты. В неразрывном единстве родного и заимствованного, в претво­рении чужого в своем — сила и жизненность тысячелетнего и нестареющего феномена японского искусства. В его созданиях, как бы причудливы и экзотичны они ни казались на первый взгляд, проступают общечеловеческие, присущие всякому на­родному искусству идеи и средства выражения. Каждый чело­век, каждое поколение видит Японию и японскую художест­венную традицию по-своему, своими глазами. И каждый чело­век, соприкасаясь с этим прекрасным необычным миром, обо­гащается, учится новому пониманию красоты и добра, стано­вится глубже и человечнее.