Владимир Лукич Боровиковский

В плену рокового предсказания...

Влади́мир Луки́ч Боровико́вский (1757—1825) — русский художник, мастер портрета,  и хотя художник успешно работал в других жанрах живописи, именно портрет является вершиной его творчества.  Работы Боровиковского хранятся в крупнейших музеях и картинных галереях России: в Государственном Русском музее, Третьяковской галерее, являясь национальным достоянием.

Владимир Боровиковский родился 24 июля (4 августа по новому стилю) 1757 года в Гетманщине в Миргороде в семье казака Луки Ивановича Боровиковского (1720—1775). Его отец, Лука Боровик, принадлежал к местной казачьей старшине, владел домом и двумя небольшими участками земли. Отец, дядя и братья будущего художника были иконописцами. В молодости В. Л. Боровиковский учился иконописи под руководством отца.  Следуя традиции, четверо сыновей Луки Боровика служили в Миргородском полку. Отец, писавший иконы для сельских церквей, обучил иконописи детей. Династия Боровиков славилась в местной художественной артели. В Киевском музее украинского искусства и в Русском музее Петербурга хранятся иконы, написанные молодым живописцем.

С 1774 года служил в Миргородском казачьем полку, одновременно занимаясь живописью. В первой половине 1780-х годов Боровиковский в чине поручика выходит в отставку и посвящает себя занятиям живописью. Пишет образа для местных храмов.

Большинство его сельских иконостасов того времени не уцелело вследствие перестройки и обновления церквей... Вся семья Боровиковских была крепко сплочена своим общим делом и чрезвычайно трудолюбива, а Владимир отличался особенно еще и своими способностями. Жизнь текла за постоянной работой. Его отец любил играть на гуслях, научил и Владимира. Вероятно жизнь художника так бы и прошла в родном Миргороде, если бы не случай.
В 1787 году Екатерина II направлялась через Украину в недавно присоединенный к Российской империи Крым. Путь ее лежал через город Миргород Полтавской губернии, где предполагалось сделать остановку. На пути ее следования возводились всякого рода пышные сооружения и дворцы. Один из них расписывал и Владимир Боровик. Миргородское дворянство заказало по этому случаю молодому художнику несколько картин, которые и были развешаны в комнатах дома, назначенного для приема государыни. В 1770-х годах Боровиковский близко познакомился с В. В. Капнистом и выполнял его поручения по росписи интерьера дома в Кременчуге, предназначавшегося для приёма императрицы.

В 1788 году Боровиковский поселяется в Петербурге. В столице первое время жил в доме Н. А. Львова и познакомился с его друзьями  —  Г. Р. Державиным,  И. И. Хемницером, Е. И. Фоминым, а также  Д. Г.  Левицким, который стал его учителем.

Сравнительно поздно, в конце 1790-х годов, Боровиковский приобретает славу известного портретиста.

В его творчестве преобладает камерный портрет. В женских образах В. Л. Боровиковский воплощает идеал красоты своей эпохи. На двойном портрете «Лизонька и Дашенька» (1794) портретист с любовью и трепетным вниманием запечатлел горничных семьи Львовых: мягкие локоны волос, белизна лиц, лёгкий румянец.

К сожалению, ни Лампи, ни Боровиковский не оставили описания своих технических приемов живописи. Известно еще,что Боровиковский был левша... Лампи обратился в Совет Академии Художеств с письмом, в котором просил присудить своему ученику звание академика, в 1795 г. получил его, а семь лет спустя Боровиковский стал советником Академии художеств.

Владимир Лукич работал очень много.

В письмах он пишит своим родным:

"Вам неизвестен род моей жизни. Много говорить подробно, одно скажу вам, что я занят трудами моими непрерывно. Мне потерять час ей-ей составляет великое в занятиях моих расстройство"...

Наследие его обширно и разнообразно. Многие его произведения почитались за образцы. Боровиковский щедро делился своим талантом с учениками. Одним из самых любимых его учеников был Алексей Венецианов...

Боровиковский создал ряд замечательных мужских портретов. В 1795 году В. Л. Боровиковский за портрет великого князя Константина Павловича удостоен звания академика живописи.

Наиболее ярко талант Боровиковского раскрылся в серии женских портретов, исполненных в те же годы. Они невелики по размерам, но их отличает исключительная тонкость в передаче характеров.

Боровиковский стремится к утверждению самоценности и нравственной чистоты человека (портрет Е. Н. Арсеньевой, 1796). В 1795 году В. Л. Боровиковский пишет «Портрет торжковской крестьянки Христиньи», отзвуки этой работы мы найдём в творчестве ученика мастера — А. Г. Венецианова.

Художник тонко передаёт внутренний мир изображаемых им людей. В камерном сентиментальном портрете, имеющем определённую ограниченность эмоционального выражения, мастер способен передать многообразие сокровенных чувств и переживаний изображаемых моделей. Примером тому может послужить выполненный в 1799 году «Портрет  Е. А. Нарышкиной».

Создается определенный стиль портрета: поясное изображение, погруженная в задумчивость фигура, опирающаяся рукой на какую-либо подставку, а фоном для томного изгиба тела в легкой светлой одежде служит тихий пейзаж.

В. Л. Боровиковский — автор ряда парадных портретов. Наиболее известными из них являются «Портрет Павла I в белом далматике», «Портрет князя А. Б. Куракина, вице-канцлера» (1801—1802). Парадные портреты Боровиковского наиболее ярко демонстрируют совершенное владение художником кистью в передаче фактуры материала: мягкость бархата, блеск золочёных и атласных одеяний, сияние драгоценных камней.

В 1803 году стал советником Академии художеств.

В 1810-е Боровиковского привлекают сильные, энергичные личности, он акцентирует внимание на гражданственности, благородстве, достоинстве портретируемых. Облик его моделей делается сдержаннее, пейзажный фон сменяется изображением интерьера (портреты А. А. Долгорукова, 1811, М. И. Долгорукой, 1811, и др.).году Боровиковский стал советником Академии художеств.

Боровиковский также является признанным мастером портретной миниатюры. В коллекции Русского музея хранятся работы, принадлежащие его кисти, — портреты А. А. Менеласа, В. В. Капниста, Н. И. Львовой и другие. В качестве основы для своих миниатюр художник часто использовал жесть.

Творчество В. Л. Боровиковского являет собой слияние развивавшихся в одно и то же время стилей классицизма и сентиментализма.

Религиозною живописью начал Боровиковский свою деятельность на родине, она была всю жизнь излюбленным родом его работы и часто он отдавался ей без всяких "заказов", для себя.

- Приступая к какой-нибудь важной или серьезной работе,- рассказывает его племянник,- Владимир Лукич прежде всего отправлялся в церковь и слушал молебен. Приготовив холст или доску для иконы, он заставлял читать вслух Евангелие или житие Святого. Кроме отдельных картин, им написано несколько целых иконостасов и несколько их частей.

В свои последние годы Боровиковский вернулся к религиозной живописи, в частности написал несколько икон для строящегося Казанского собора, иконостас церкви Смоленского кладбища в Петербурге.

Но не все его работы дошли до нас, часть погибли совсем, или загублены реставрацией...

С годами в душе художника поселились  усталость и равнодушие, его активность ослабла. Он тосковал по родине, по родной утопающей в зелени городской усадьбе, откуда отправился в холодный и сырой Петербург. За 37 проведенных в Петербурге лет Боровиковский часто бывал во дворцах знати. Он стал известным и даже модным портретистом, на него сыпались заказы от самых высокопоставленных особ, вплоть до членов императорской фамилии.

Академического образования он не имел, и "ученые" художники относились к нему недоброжелательно, но столичная публика быстро оценила его талант и у него отбоя не было от клиентов. Его мастерство быстро пошло в гору. Но был ли он счастлив? Жизнь подходила к концу... ни жены, ни детей, и устроенного дома у него так и не появились. С 1798 по 1820 гг. жил в доходном доме на Миллионной улице, 12.

Владимир Боровиковский был нелюдим и замкнут, женщин побаивался, в то, что может сделать одну из них счастливой, не верил.  Первая любовь его разочаровала, девушка предпочла ему высокого и статного удальца. Боровиковский создал в мечтах целый мир, где они будут счастливы... а его любовь пошла под венец с другим. Он уехал в Петербург, сделал карьеру, но счастья так и не нашел... Мягкий, добрый, замкнутый, не любящий шума и суеты, Боровиковский не преподавал в академии и не открыл свою школу, хотя известно, что у него постоянно жили ученики. Двери его дома были всегда для них открыты и приезжавшим в Петербург землякам, которым оказывал всяческую помощь. Он сохраняет любовь к родным и остается простым и скромным, каким был и на родине, угощает гостей борщом, просит родных привезти ему из Малороссии сала... Добровольное отшельничество художника со временем приняло болезненный характер. Одинокий человек, он и раньше довольствовался узким кругом друзей, а теперь совсем сделался нелюдимым, даже избегал писать письма.

Он мучился от несправедливости, которую наблюдал вокруг. Лекарство от нее искал в масонской ложе "Умирающий сфинкс". Оно его занимало причудливыми ритуалами с обнажением шпаг, страшными клятвами, тайнами, которые знали лишь немногие избранные, и служением великой цели, но потом он к нему охладел. Все это маскарад, игры мечтателей и пресыщенных жизнью аристократов...

Он стал пить, начал с нескольких рюмок на ночь, потом пришел к тянувшимся днями запоям... А затем добрый знакомый привел его к госпоже Татариновой, на собрания, в ту пору проходившие в Михайловском замке в квартире, которая была дана ей, как дочери воспитательницы великой княжны Марии Николаевны.

— дух, дух! Святой дух!...снизойди, снизойди, милостью нас одари!

Гости становятся в круг, берутся за руки, начинают раскачиваться.

— ты наставь нас, Утешитель, на свой истинный на путь, засуди судом небесным и не дай врагу мешать, не изволь грешных до гроба ты сей радости лишать...

Движения учащаются, люди начинают приплясывать и кружиться в бешеной пляске взъерошенные, выпучившие глаза, нечленораздельно вопящие люди...
Боровиковский бывал на ее вечерах мистицизма уже несколько лет. Он знает, что Татаринову за глаза называют богоматерью, но ему это кажется вздором.

— Не о том думаешь, душа моя. Выгода тебе вроде как и ни к чему будет. Пора тебе, Володенька, на суд предстать...

Госпожа Татаринова не сказала это, а пропела, сверкнув темными, бездонными, злыми глазами. Он попытался было возразить:

- Какой суд, за что?

Но собеседница его оборвала:

— От сумы да от тюрьмы не зарекайся, а уж от суда тем более!..
и резко отошла в сторону, к другим гостям.

А он остался стоять, как оплеванный, ничего не понимая, пытаясь разобраться в сказанном. Перед каким судом ему надо предстать, если он не убивал и не крал, прожил жизнь, не обидев и мухи? Кто его будет судить? И за что? Он живет, соблюдая писаные и неписаные законы, его не в чем упрекнуть...

Дрянная пролетка тряслась по ухабам, раскачиваясь на веревочных ремнях, и Боровиковский который раз пожалел о том, что, покинул родной городок, оставил близких и отправился в Петербург, который принес ему столько разочарований. Боровиковский начал с писания икон, в Бога он верил истово, это заменило любовь к женщине. Но худая как щепка, смуглая, словно турчанка, сверкающая глазами-угольями пророчица соединила в себе все, что его манило.

Это было настоящим колдовством. Порой ее собрания казались ему грехом, чтобы не идти на них, он напивался, а потом, разбитый и униженный, снова появлялся в Михайловском замке. Екатерина Филипповна цепко взяла его в свои худые длиннопалые руки и выпускать не собиралась. Боровиковский был дорогим художником, а он писал для неё за малую цену, а то и бесплатно. В последнее время госпожа Татаринова заговаривала о том, что ему стоит написать завещание: он немало прикопил, у него много картин,стоящих больших денег, — не лучше ли оставить их "Духовному союзу"? Боровиковский не собирался умирать, не хотел оставлять свое добро посторонним людям, но, слушая Екатерину Филипповну, ощущал странную слабость и не смел ей противоречить. Разбирающиеся в науках знакомые говорили, что она владеет "месмерическим магнетизмом" и умеет внушать другим свою волю. В некоторые минуты он этому верил. Так, в томлении души и полудреме он доехал до своего дома, сунул извозчику полтину, поднялся наверх, не разбудив дремлющего в передней слугу, вошел в спальню — и обомлел. На открытом бюро тускло теплилась сальная свеча, а за бюро сидел самый нерадивый из его учеников, Федька, лентяй и бездарность, отрекомендованный ему Татариновой. Он выдвигал ящики, рылся в его бумагах. Боровиковский подкрался к Федьке со спины и крепко схватил его за ухо:

— Ты что тут делаешь? Воруешь?!

Тот испуганно охнул, оглянулся, уставившись ему в лицо выпученными от ужаса глазами, а потом повалился на колени:

— Батюшка, Владимир Лукич! Простите! Не своей волей!

— Ты что это говоришь, подлец? Что значит "не своей волей"?

Федор еще раз всхлипнул, утерся рукавом и все рассказал. Он уверял, что госпожа Татаринова велела ему все подмечать, смотреть за тем, где лежат лучшие вещи, вести учет картинам. Федька должен был убедиться в том, что у Боровиковского нет завещания. А если оно все-таки найдется, утащить его, как только тот так занеможет, что врачи сочтут его безнадежным, и отдать бумагу госпоже Татариновой. Выслушав это, художник оцепенел. Он давно не чувствовал себя здоровым, его мучили частые приступы удушья, острая боль в груди, сердечная слабость, но ему и в голову не приходило, что это может быть предвестием скорой смерти. Татаринова решила прибрать к рукам добро, которое после него останется. Обжитой, привычный мир поворачивался темной, страшной стороной. Владимир Лукич решил забыть о Татариновой и ее доме, больше туда не ездить, начать новую жизнь. Но эта жизнь всё не появлялась, работа не задавалась, а сердце с каждым днем болело все сильнее.

Он написал наконец завещание: все отходило старым друзьям, лучшему из учеников художнику Венецианову и Бугаевскому-Благодарному...

Словно что-то надломилось в человеке... краски на его картинах поблекли... веру он стал соединять с выпивками и покаяниями. Только отцовские гусли, под тихий перебор которых он пел украинские песни, иногда оживляли художника. Больше портретов он не писал, лишь несколько икон для строящегося Казанского собора и иконостас церкви Смоленского кладбища в Петербурге. Через неделю Боровиковский все же не выдержал: собрался с духом, непонятно зачем принарядился и поехал, где проходило собрание "Духовного союза". Он чувствовал, что сейчас произойдет что-то страшное, то, чего он не сможет предотвратить... В гостиную вошла Екатерина Филипповна и прямиком направилась к нему.

— Я хотела тебе добра, Володенька, а ты пожадничал — и зачем? К чему тебе нажитое, на суде все это не понадобится. А к нему тебя призовут скоро. Может, этой же ночью...

Тут Боровиковский понял, какой суд Татаринова имеет в виду. Он схватился за сердце, круто повернулся и выбежал из комнаты. Она говорит не о простом суде, а о Страшном, о смерти. Приехав домой, он успел послать за священником и друзьями. Боровиковский задыхался. Его убивал страх, он вцепился в руку Венецианова... но вдруг ладони разжались. Боровиковский перестал дышать... Это случилось 6 (18) апреля 1825 года. Он умер от разрыва сердца. Художнику было 67 лет. Похоронили его на Смоленском кладбище. В 1931 г.останки художника и памятник — небольшой гранитный саркофаг, находившийся на его могиле, перенесли на Лазаревское кладбище
Александро-Невской лавры Петербурга. Памятник остался прежний — гранитный саркофаг на львиных ногах.

Своё имущество он завещал раздать нуждающимся.

Его любимый ученик, А. Г. Венецианов, писал в письме к другу:

"Почтеннейший и великий муж Боровиковский кончил дни свои, перестал украшать Россию своими произведениями и терзать завистников"...