ИВАН ФИРСОВ

В Государственной Третьяковской галерее хранится необычная картина «Юный живописец». Поступила она в начале нашего века из частной коллекции и сразу же обратила внимание таких маститых ученых, как А. Н. Бенуа и И. Э. Гра­барь. Игорь Эммануилович восторгался ею как «сценой, выхваченной из жизни, с реалистиче­ской живописью, тонкой наблюдательностью и колористическим дарованием». Считал ее одним из лучших произведений русской живописи XVIII века. Поэтому и принял большое участие в дальнейшем изучении и реставрации картины. Именно он сумел расшифровать многие ее загад­ки.

Прежде всего нашел истинного творца этого незаурядного произведения. Оно пришло в Третья­ковскую галерею отнюдь не анонимным, на хол­сте значилась подпись авторитетного мастера, про­фессора Академии художеств А. Лосенко. Но уже тогда Грабарь не мог поверить, что эта живая, искренняя, одухотворенная живопись принадле­жит именно этому мастеру. Да и подпись Лосенко не очень-то похожа, и год создания картины — 1756-й, что стоял рядом с авторской подписью на холсте, был явной нелепицей, ибо художник, буду­чи еще 19-летним юношей, только начал учиться «художеству».

Нет, не Лосенко написал картину. Сомнения Игоря Эммануиловича подтвердились. Когда по­лотно исследовали, то обнаружили, что подпись поддельна. Более того — под ней скрывалось за­мазанное краской изначальное слово Пгзоуе, ко­торое вызвало у Грабаря большое недоумение.

«Что за странное имя? — размышлял он.— Что за язык? Ни по-итальянски, ни по-французски, ни по-английски Пгзоуе не означает ничего...

Я ночи не спал, раздумывая о постигшей меня неудаче, комбинируя на все лады слово, прибав­ляя к нему всевозможные окончания, но из это­го ничего не выходило. Однажды ночью я вско­чил как ужаленный — меня внезапно осенила мысль: Фирсов, просто русский Фирсов, наверное, какой-нибудь Иван Фирсов, русский художник, работавший в Париже...»

Так было открыто неведомое доселе в истории русского изобразительного искусства XVIII века имя талантливого, своеобразного автора. Причем «Юный живописец» — единственная значитель­ная картина И. Фирсова; до нас дошло лишь не­сколько его декоративных работ.

Открытие вызвало большой интерес. О Фирсове появились научные статьи. И осторожные предпо­ложения — ведь документальных свидетельств о художнике не найдено почти никаких. И гипо­тезы, иногда исключающие друг друга, и догад­ки, подчас фантастические. Тем более что Фир­сов — фамилия в России распространенная, а в архивах того времени отыскалось несколько Фирсовых-художников. И о каждом из них биогра­фические данные крайне скудны, поэтому с оди­наковым успехом можно было любому присвоить авторство «Юного живописца» или, наоборот, от­рицать его... Так кто же из Фирсовых был авто­ром?

Искусствовед Т. Алексеева на основе бесспор­ных, ранее неизвестных специалистам архивных документов, ею отысканных, утвердила единствен­но верную биографию художника. Благодаря ее многолетним, кропотливым изысканиям И. Фир­сов получил признание потомков, полноправно вошел в Большую Советскую Энциклопедию и в многотомную «Историю русского искусства».

Иван Иванович Фирсов, человек нелегкой, тра­гической судьбы, родился в 1733 году в семье московского купца. 14-летним подростком стал работать декоратором в Канцелярии от строений, затем, с 1762 года и до конца дней своих,— в Дирекции императорских театров. Писал деко­рации, пейзажи. Дарования он был несомненно­го, поэтому во второй половине 1750-х годов при­обрел репутацию опытного живописца. В 1765 го­ду послан в качестве воспитанника Академии худо­жеств в Париж. Вот здесь-то и создал знамени­того «Юного живописца», который лишь спу­стя почти два столетия был по справедливости оценен и принес творцу заслуженную славу.

Фирсов вернулся на родину в 1768 году и вновь оказался в положении бесправного подмастерья-декоратора, получавшего ничтожное вознаграж­дение. Художник окончил дни свои трагически. Тяжело заболел в 1784 году и, как докладывал лекарь, «от безумства в смирительном доме на­дежды в нем ко излечению... не предвидится». Больше художником уже никто не интересовал­ся. Поэтому и каких-либо официальных бумаг в архивах не осталось.

Теперь о другой находке, которая, казалось, никакого отношения к Фирсову не имела. В на­чале 1960-х годов в Государственную централь­ную художественную научно-реставрационную ма­стерскую имени академика И. Э. Грабаря посту­пил из подмосковного краеведческого музея го­рода Истры «Портрет молодого человека в зе­леном кафтане» неизвестного автора. Картина была исполнена в холодных голубовато-серых то­нах, ее живописная манера сдержанна и дели­катна. Когда же реставраторы очистили темный лак, то увидели на живописи подпись художни­ка, создавшего портрет: «И. Локтев». Кто он такой? О нем ничего не знали.

Лишь после долгих поисков искусствоведы при­шли к выводу, что автор относится к числу уче­ников выдающегося мастера Федора Рокотова. Более того, специалисты, казалось бы, определи­ли имя изображенного Локтевым молодого че­ловека. Был назван Федор Григорьевич Орлов — один из братьев екатерининского вельможи Гри­гория Орлова.

И вдруг две различные находки самым неожи­данным образом стали сопричастными друг дру­гу. Т. Алексеева, внимательно изучив портрет и архивные сведения о его создателе, выдвинула неожиданную и интересную гипотезу: портрет Ф. Г. Орлова на самом деле является... портре­том Ивана Фирсова! Да, да, автора «Юного жи­вописца»!

И доказала свое предположение на основе отысканных ею новых документов. В одном из них говорится, что Фирсов в конце 1750 года вы­полняет живописные и декоративные работы в Ораниенбауме при дворе великого князя Петра Федоровича, будущего Петра III. Здесь он имеет четверых «живописных учеников». Один из них — Иван Локтев! А портрет им написан, как уточня­ет Т. Алексеева, в самом начале 1760-х годов, когда Фирсов и Локтев работали вместе.

Трудно согласиться, по мнению Алексеевой, что холодный честолюбец Орлов походил бы на изображенного на полотне скромного молодого человека с несколько длинным, «утиным» носом и добрыми, внимательными глазами. Портрет на­писан любовно, старательно, с нескрываемой сим­патией автора к близкому, дорогому человеку. Естественно, Локтев не мог так изобразить высо­комерного, чуждого ему вельможу.

Противоречит ранее принятому определению портретируемого и одежда. У модели Локтева - простой суконный кафтан, но не военный мундир участника Семилетней войны, не одеяние проку­рора Сената, кем позже становится Орлов, и даже не домашний бархатный кафтан ушедшего в от­ставку царедворца. Кстати, платье портретируе­мого весьма сходно с перечисленной в одной из отысканных Алексеевой ведомостей одежды, сши­той именно для Фирсова. И возраст изображенно­го также соответствует больше возрасту Фирсова - ему в 1761 году было чуть больше тридцати.

Считалось, что картина создана Локтевым в ма­нере Рокотова. При более внимательном изуче­нии выяснилось, что тонкость живописи, красо­та ее холодных тонов родственны в большей мере сдержанной манере автора «Юного живописца». Да и рокотовский зигзагообразный мазок, кото­рый считался чуть ли не основным аргументом в определении Локтева как рокотовского ученика, в портрете не был обнаружен.

Эти соображения свидетельствуют в пользу то­го, что на портрете изображен Иван Фирсов.

Итак, Иван Фирсов?..

Евграф КОНЧИН