ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОРТРЕТА

В 1913 году в Москве в одиночестве и забвении умер Д. Ф. Макеровский, сын известного в старые годы главного начальника московского Горного правления Фавста Петровича Макеровского. Остался от покойного деревянный дом «в Плетешках », напротив Елоховской церкви, да кое-какие деньги. Детей у Д. Ф. Макеровского не было наследником считался один из родственников по боковой линии, и дело с утверждением его в пра­вах затянулось...

А между тем совет молодой еще Третьяковки внимательно следил за исходом тяжбы. Его интересовал портрет Фавста Петровича — отца покойного, созданный в 1789 году выдаю­щимся русским художником Дмитрием Григорьевичем Левиц­ким. Совет во главе с И. Э. Граба­рем считал необходимым, чтобы это полотно попало в собрание галереи. Однако все прежние попытки купить картину откло­нял упрямый старик Макеров­ский. И потому в мае следующе­го года, когда наконец состоялось утверждение наследника в пра­вах, члены совета нашли воз­можным купить у него портрет за очень большую по тем време­нам сумму — 10 тысяч рублей.

Приобретенный портрет сразу же вызвал ожесточенные споры. Реставратор И. К. Крайтор, ко­торому была поручена первичная обработка старинного полотна, решительно высказал сомнения в его подлинности. Оказалось, что кусок холста, на котором написана картина, не целый: внизу пришиты одна под другой две приставных полосы. А кра­келюры у стыка полос не сходят­ся, имеют разный характер.

«Следует допустить, что портрет в свое время пострадал от силь­ного жара, например, при пожа­ре, причем особенно сильно пострадал низ, самостоятельно после этого написанный и при­шитый чужой рукой».

В пользу своей версии реставратор привел несколько доводов: необычность подписи Левицкого, находящей­ся как раз на нижней полосе, отчетливые следы ранних ре­ставраций.

Грабарь занялся дополнитель­ным изучением приобретенной картины. Да, холст сшит; края шва на обратной стороне разгла­жены, но старой краской не по­крыты. Если бы надставлялась поврежденная картина, то на отогнутой полоске должны были сохраниться хотя бы остатки краски. Ее нет. Значит, полотно сшивали до начала работы жи­вописца.

Расчистку и реставрацию порт­рета пригласили вести Д. Ф. Бо­гословского, незадолго до того прославившегося восстановле­нием репинской картины «Иван Грозный и сын его Иван». Озна­комившись с состоянием портре­та, он не менее решительно подт­вердил его подлинность. Так, благодаря трудам Грабаря и Богословского шедевр Левицкого перешел наконец в лучшее кар­тинное собрание страны — Тре­тьяковскую галерею, где нахо­дится и по сей день.

Потемневший портрет мальчи­ка в широкополой шляпе, в кра­сном плаще-епанче. Что нам известно о нем? Это «Фавстушка» Макеровский — незаконно­рожденный сын Петра Матвее­вича Нестерова, отставного гвар­дейского прапорщика, жившего то в Москве, то во владимирском селе Старое Татарово. Семейство Нестеровых было связано с худо­жественной жизнью России тех лет.  В  Старом Татарове рабо­тал «таинственный   художник» XVIII столетия Михаил  Шиба­нов: он написал там «Крестьян­ский обед» и «Празднество сва­дебного сговора» — первые рус­ские жанровые картины.

В татаровской церкви находятся ико­ны, выполненные в  «итальян­ском» стиле питомцами  Акаде­мии   художеств  А. Вольковым и М. Воиновым,  выходцами  из народных низов. Брат Нестерова Павел, морской офицер, возвра­тившись из заграничного похода, привез в дар академии собрание заморских  диковинных вещей. Сам Петр Матвеевич любил живопись. В путешествиях по Ита­лии и Франции он собирал заинтересовавшие его картины. О детстве Ф. Макеровского известно немного. Сестра отца Акулина Матвеевна заменила ему мать.

«С малолетства моего она меня любила, утешала, и ни одна нежная мать не может более привязанности к своему сыну показывать»,— писал о ней Ма­керовский.

Влияние любящей тетки, умного и честного екате­рининского дипломата Я. И. Бул­гакова способствовали тому, что Фавстушка, по его выражению, «не сделался негодяем»: он, не задумываясь, вставал на сторону незаслуженно обиженного или того, кого свет относил ко «вто­рому разряду».

Лет двенадцати Ф. Макеров­ский был записан, как и боль­шинство его сверстников из дво­рянских семей, на военную служ­бу сначала в конную гвардию, потом в Невский мушкетерский полк. Вскоре, однако, номиналь­ная военная служба кончилась — Фавстушка оставил ее и стал вести рассеянную светскую жизнь. Танцы и пирушки захва­тили молодого человека.

Но такая жизнь не могла про­должаться долго. В 1800 году умер отец, надо было думать о будущем. Я. И. Булгаков дого­ворился о зачислении Фавста в почтовое ведомство. Писал, что тот «находит свою должность претрудною, ибо сроду ничего не делал. Но скоро привыкнет. Весь труд его в том, что надо каждое утро ездить и быть до второго часа. Ни за что не отве­чает, а читает только журналы и иногда переводит из них ста­тьи». Его долгая чиновничья служба прерывается лишь в грозный 1812 год, когда Фавст в чине майора состоит в ополче­нии при генерал-губернаторе Москвы графе Ростопчине. Впоследстии, встретившись с Макеровским, тот назовет его «оско­лочком 1812 года...».

Вскоре после войны Макеров­ский женился на Софии Мосоло­вой — дочери старого боевого генерала. Но жена прожила не­долго, оставив Фавсту «шесть малюток».

Под конец жизни Фавст Маке­ровский дослужился до больших чинов. Беспредельно добрый от природы, «он иногда, и даже часто, любил дать значение ти­тулу». Знаток музыки, любитель литературы, знакомый П. А. Вя­земского, В. Л. Пушкина, А. И. Тургенева, сам не чуждый литературных упражнений, об­ладатель интересного картинно­го собрания — таким он запом­нился современникам. Чуть странный, иногда деспотичный, иногда сентиментальный, но всегда благородный. Таков был этот человек, бывший когда-то «мальчиком в маскарадном ко­стюме».

А что же с его портретом? Как сохранился он до наших дней? Вспомним события 1812 года: Макеровский в ополчении, Моск­ва сожжена. Сгорел и нестеровский дом в Немецкой слободе. Однако «под домом этим была устроена кладовая, недоступная для огня, куда перед нашествием французов и бегством из Москвы владельцев дома было запрятано все, что не могло быть вывезено. Все запрятанное в кладовой оста­лось бы цело, если бы не изменил дворник и не указал французам заветного тайника. Все, что в нем нашли, было разграблено и ист­реблено...»

Но, к счастью, портрет работы Левицкого хранился в Старом Татарове. Об этом свидетельст­вует письмо Софии Мосоловой к жениху. Говоря о тетушке Фавста Акулине Матвеевне, она просит:

«Не привезет ли она с собою твоего милого образа, ко­торый у ней, если я не ошибаюсь, в Татарове? Я бы имела чрезвы­чайное удовольствие его описы­вать для себя...»

София люби­тельски занималась художест­вом и очень хотела иметь под рукой образец прекрасной живо­писи.

В Старом Татарове, кроме ра­боты Левицкого, хранились шибановские полотна «Крестьян­ский обед» и «Празднество сва­дебного сговора», приобретенные Третьяковской галереей у того же наследника.

Посмотрите внимательно на портрет: фарфоровое личико, не по-детски сложный, загадочный взгляд, то ли задумчивый, то ли усталый, так не гармонирующий с кружевной мишурой. Мальчик в маскарадном костюме из давно ушедшего «галантного» века.

Ю. ЕРОФЕЕВ