ЧЕХОВ И ХУДОЖНИКИ

Москва середины 1880-х го­дов. В скромной мастерской на 1-й Мещанской трое молодых живописцев — Исаак Левитан, Виктор Симов и Николай Чехов пишут декорации к очередному спектаклю Частной русской опе­ры Мамонтова. Неожиданно по­является гость. Это Антон Че­хов, Антоша Чехонте, автор тог­да уже широко известных юмо­ристических рассказов.

«Люби­ли мы приход Чехонте, который неизменно вносил с собой жиз­нерадостную струйку здорового веселья»,— вспоминал В. Симов.

Чехов влезал по стремянке на­верх и, внимательно разгляды­вая декорации, высказывал ост­рые и меткие замечания, участ­вовал в творческих спорах, чи­тал импровизированные расска­зы.

Еще с поры студенчества узы дружбы связывали Чехова со многими художниками.

Он шут­ливо говорил, что ему «вся мос­ковская живописующая и рафаэльствующая юность прия­тельски знакома».

Такому зна­комству в большой мере помога­ло то, что брат писателя Нико­лай был живописцем и рисо­вальщиком, посещал какое-то время Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Уже в начале 1880-х годов у Чеховых собираются художни­ки. Именно тогда произошло сближение Чехова с Левитаном, выросшее затем в сердечную дружбу. Их объединяли не толь­ко взаимные личные симпатии, но и глубокая общность творче­ских устремлений. Ведь и Чехов, и Левитан умели правдиво, про­никновенно и просто передать неповторимую красоту родной природы, один — в литературе, другой — в живописи, находя и раскрывая новые возможности ее реалистического изображе­ния. Неудивительно, что именно Чехов едва ли не первым по до­стоинству оценил дарование Ле­витана, которого считал лучшим русским пейзажистом.

«Как ма­ло ценят и как мало дорожат ве­щами Левитана,— говорил он.— Это такой огромный, самобыт­ный, оригинальный талант. Это что-то такое свежее и сильное, что должно было бы переворот сделать».

В свою очередь, и Ле­витан безошибочно почувство­вал в скупых, немногословных чеховских описаниях природы смелого новатора литературного пейзажа.

«Дорогой Антоша, я внимательно прочел еще раз твои «Пестрые рассказы» и «В сумерках»,— писал он другу,— и ты поразил меня как пейза­жист. Я не говорю о массе очень интересных мыслей, но пейзаж в них — верх Саврасова. Картины степи, курганов, овец поразительны ».

Не только приемы изображе­ния пейзажа сближают расска­зы Чехова с картинами Левита­на. Разве не сходными идеями, не родственными чувствами про­никнуты, например, эпические полотна Левитана «Владимир­ка» или «Над вечным покоем» и полные глубокого трагическо­го пафоса рассказы Чехова «Па­лата № 6» или «Скучная исто­рия»?

Боль и протест, пронизываю­щие чеховские рассказы, в кото­рых писатель говорит о социаль­ном зле, несправедливости, род­нят его творчество с картинами передвижников. Многие расска­зы Чехова воскрешали в памяти современников обличительные полотна В. Перова «Проповедь в селе», «Сельский крестный ход на пасхе», «Чаепитие в Мыти­щах».

В конце 1880-х годов Чехов побывал в мастерской величайшего из передвижников И. Репина. Так началась их долголет­няя творческая связь, «добрые отношения», как писал сам Че­хов. Репин всю жизнь был стра­стным почитателем Чехова, с ог­ромным увлечением читал вели­кий художник рассказы люби­мого писателя, ценя более всего глубокую мысль, заключенную, казалось бы, в будничных сю­жетах и образах.

«Как я Вам благодарен, многоуважаемый Антон Павлович, за Вашу «Па­лату № 6»,— пишет Репин в ап­реле 1893 года.— Какая страш­ная сила впечатлений поднимается из этой вещи! Даже просто непонятно, как из такого просто­го, незатейливого, совсем даже бедного по содержанию рассказа вырастает в конце такая неотра­зимая, глубокая и колоссальная идея человечества».

Для Чехова же Репин стоял в русском ис­кусстве на третьем месте — по­сле Толстого и Чайковского (себе он скромно отводил девяносто восьмое!). Узнав однажды, что Репину будто бы собираются за­казать его портрет для Треть­яковской галереи, Чехов пишет, что согласен позировать сколько угодно, и прибавляет со свойст­венным ему юмором:

«Готов для этого побросать все свои дела, заложить жен и детей».

Осенью 1900 года состоялось знакомство Чехова с Серовым, что было давнишним обоюдным желанием. Репин, хорошо знав­ший и писателя, и живописца, говорил, что Серов, как и Чехов, более всего ненавидел общие места в искусстве — баналь­ность и шаблонность. Сходные черты были и в их натурах: не­многословность при неисчерпа­емом обилии мыслей, сдержанность и простота в обращении при исключительной способно­сти сильно и сложно чувство­вать, тонкий, умный юмор. Че­хов с большой теплотой относил­ся к Серову. Серов же, по свиде­тельству одного из его учеников, обожал Антона Павловича.

Из многочисленных писем и воспоминаний современников мы узнаем о взаимоотношениях Чехова и с другими художника­ми. Но, пожалуй, ничто не отра­зило так ярко глубину этих от­ношений, как портреты писате­ля, созданные при его жизни.

Портретная галерея Чехова до­вольно обширна, но, к сожале­нию, известна мало. Одному лишь портрету работы И. Браза — далеко не лучшему — по­счастливилось приобрести попу­лярность. Некоторые прижиз­ненные портреты Чехова не бы­ли известны даже его близким знакомым. Один из хорошо знавших Чехова художников ис­кренне сожалел, что великого писателя не изображали ни Ре­пин, ни Серов. Однако оба эти мастера портретировали Чехо­ва. Портретировали его и другие одаренные художники. Но об­стоятельства складывались так, что почти никто не смог оста­вить нам вполне завершенного произведения. Не был допи­сан превосходный профильный портрет Чехова его братом Ни­колаем, не пошел дальше этюда Левитан, смерть писателя не по­зволила Серову перейти от не­большой акварели к полотну, наконец, до сих пор не найден карандашный портрет Чехова работы Репина.

Мы воспроизводим два мало­известных портрета писателя. Первый принадлежит кисти Ле­витана. Мысль написать этот портретный этюд родилась, по-видимому, внезапно, во время одной из встреч — возможно, в Бабкине, где летом 1885 и 1886 годов Левитан гостил у Чеховых. Под рукой не оказалось холста, и писать пришлось на бумаге. Вся работа, очевидно, продолжалась недолго, а возвра­щаться к ней в дальнейшем художник не пожелал, возмож­но боясь испортить живо и не­посредственно схваченный об­раз. Положив последний мазок, Левитан вручил кисть Чехову, и тот размашисто расписался в правом верхнем углу листа. Этюд этот — одно из лучших портретных изображений Анто­на Павловича. Сердечная бли­зость с писателем помогла жи­вописцу не только передать не­повторимые, индивидуальные черты лица молодого Чехова, так хорошо ему знакомого и близкого. В портрете раскрыты типические черты представителя передовой разночинной молоде­жи, бесспорно присущие и Чехо­ву.

Замечателен и акварельный набросок, сделанный Серовым в начале 1900-х годов. Сестра пи­сателя Мария Павловна Чехова в свое время в письме автору этой статьи сообщила, что «Се­ров несколько раз принимался писать Антона Павловича, но он ему не удавался». Действи­тельно, Чехов Серова при беглом взгляде как будто мало похож на привычные нам чеховские портреты. Отчасти это можно объяснить тем, что во время се­ансов Антон Павлович был не совсем здоров.

Но если вглядеть­ся внимательно, то мы почувст­вуем в этом образе силу мысли, обаятельную, неповторимую че­ховскую улыбку и, главное, ощутим то «чрезмерно русское», народное, что так пленяло в Че­хове Толстого и Горького, Ко­роленко и Куприна, многих дру­гих выдающихся представите­лей родной культуры. Тонок ко­лорит портрета. Художник за­лил фон той же оливково-серой краской, которой написано лицо, вводя в нее легкие удары розо­вого цвета, перекликающегося с чуть заметным розоватым отли­вом болезненных щек писателя. Глядя на этот набросок, можно предположить, что, если бы Се­рову удалось осуществить свою мечту о создании «большого, на­стоящего» портрета Чехова, рус­ская живопись обогатилась бы еще одним шедевром.

Русских художников творче­ски связывало с Чеховым также и иллюстрирование его произве­дений. Первым и лучшим ил­люстратором Антоши Чехонте был Николай Чехов. В 1899 го­ду Репин сделал рисунок к рас­сказу «Мужики». Чехов, увидев репродукцию рисунка, написал:

«Иллюстрация Репина — это честь, какой я не ожидал и о ка­кой не мечтал».

Серию превос­ходных иллюстраций к «Каштанке» создал в начале 1900-х годов Д. Кардовский.

Неисчерпаемым источником вдохновения стали произведения Чехова и для советских худож­ников. Вспомним тонкие, про­никновенные иллюстрации Кукрыниксов к «Даме с собачкой», Д. Дубинского к «Дому с мезо­нином», яркие, полнокровные образы А. Пластова, С. Гераси­мова и многие другие работы. И все они говорят о том, что любовь художников к великому писателю вечна.

Л. ЗИНГЕР